Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наши деревья. Я до сих пор не знаю, как к этому относиться.
– Эти деревья священны, – просто говорит А-ма. – А желтые нити – самый ценный дар материнского дерева. Я помогла многим людям с помощью листьев и нитей материнского дерева, когда все остальное не сработало. Помнишь, у Лоцзэ был такой нарост в подмышке? От моего чая он исчез, как и не бывало. А Дату? Он багровел, а на висках пульсировали вены. Закон акха гласит, что мужчина не должен бить жену, но мы знаем, всякое случается. После того как церемонии, которые предотвращают подобное, не помогли, нима и рума обратились ко мне за советом. Я дала Дату особый чай. Лицо его стало нормального цвета, а эмоции улеглись.
Всего два примера, а я, в свою очередь, могу вспомнить множество тех, кого А-ма не исцелила, некоторые ужасно страдали, некоторые умерли. Мне всего десять лет, и я с трудом справляюсь с нахлынувшими воспоминаниями. Женщина, которая так исхудала, что от нее ничего не осталось… Парень, который случайно распорол себе ногу и в конце концов скончался от зеленого гноя, разъедавшего рану… Некоторые из моих собственных племянников и племянниц, умерших в младенчестве от лихорадки… Им не помогли ни листья, ни желтые нити, ни что-либо из арсенала А-ма, ничего не помогло…
– А как же Дэцзя? – спрашиваю я. – А как же…
– Тебе нужно перестать думать о человеческих отбросах!
– Не получается.
– Девочка, младенцев было не вылечить. У нас есть традиция. Это наш путь.
– Но Дэцзя и Цытэ тоже понесли наказание…
– Замолчи! – Только через несколько секунд она справляется с разочарованием. Наконец она спрашивает: – Ты помнишь, как Цытэ ела медовые соты?
Конечно, помню. Нам было лет пять. А-ба Цытэ принес в деревню соты из улья, который нашел в лесу. Он дал немного Цытэ и мне в качестве угощения. Буквально минуту назад моя подруга весело тараторила, а тут вдруг начала задыхаться и в панике размахивать руками. Тут же появился рума и начал над ней петь. Потом прибежала А-ма…
– Ты засунула ей что-то в рот…
– Если бы я дожидалась, пока придет нима и войдет в транс…
– Ты спасла Цытэ…
– Спасла? – Она снова звонко рассмеялась. – Духовный жрец произнес соответствующие заклинания, а шаман приносит с собой свою силу, куда бы ни пошел. – Она опускается передо мной на корточки, и теперь ее глаза вровень с моими. – Всегда лучше, чтобы они считали хороший результат делом своих рук…
Я люблю маму и благодарна, что она спасла мою лучшую подругу, но мне все еще тяжело. Я оглядываю рощу и вижу не чудесные снадобья, которые даруют здоровье, а пережитки и суеверия, наносящие вред.
– Итак… – А-ма поднимается… – теперь будешь ходить сюда со мной. Я научу тебя ухаживать за деревьями и изготавливать лекарства.
Я должна чувствовать себя особенной, поскольку вижу, что это материнское дерево и вся эта чайная роща значат для А-ма больше, чем муж, сыновья, дочь или внуки, вместе взятые, но все мои знания словно вырезаны тупым ножом прямо по моей плоти.
– Нам пора, – говорит А-ма. – Запомни, Девочка, мужчинам сюда нельзя. Да и вообще не надо никого приводить.
– Даже Цытэ? – уточняю я.
– Даже Цытэ. Даже невесток и племянниц. Это место предназначено только для женщин нашего рода. Ты, я, моя мать… – Ее голос прерывается. А-ма нежно проводит рукой по бугристому стволу материнского дерева.
На обратном пути мама так же молчалива. По тому, как напряглись ее плечи и как напряженно она молчит, я понимаю, что она в высшей степени разочарована во мне. Я не проявила достаточно радости, благоговения или благодарности, когда мне показали мое наследство. Да как я смела?! А-ма считается самой главной женщиной в нашей деревне, но все мужчины и мальчики главнее ее. Я бы нарушила закон акха, если бы поверила ей, а не кому-то из них, а А-ба говорит, что эта роща проклята, тут полно старых, никому не нужных чайных деревьев, а одно даже послужило причиной смерти его отца. Я не знала причин – может, отец решил наказать меня за то, что А-ма по женской линии принесла проклятую рощу в его семью, или просто ни во что не ставит, потому что я девчонка, – но именно эта роща выделена мне в качестве приданого.
Окончательно смирившись с этим, я ясно вижу свое будущее. Мне придется надеяться на настоящую любовь, чтобы найти себе пару, потому что у меня нет ничего ценного, если не считать неумения вышивать, никчемной рощи древних чайных деревьев и симпатичного личика, которое может оказаться недостаточно красивым, чтобы перевесить мои недостатки. Всю дорогу домой я думаю о том, как изменить судьбу. Мы, акха, созданы для странствий, и сейчас мне очень хочется сбежать. Однако хватает здравого смысла, чтобы понять, что бежать особо некуда. В конце концов, я всего лишь маленькая девочка и вряд ли долго протяну в одиночестве в местных лесах. Учитель Чжан сказал, что мне необязательно оставаться здесь навсегда. Может, образование позволит мне переместиться куда-то еще, хотя бы мысленно.
Приходит день Обезьяны. Я выхожу из дома в темноте. И да, дождь все еще идет. Я добираюсь до школы мокрая с головы до ног, но полна решимости насладиться уроками. Учитель Чжан начинает урок истории, посвященный земледелию. Он все это уже говорил, но сегодня я воспринимаю его слова по-новому. Он начинает с рассказа о том, как на протяжении веков люди в этих горах работали на крупных помещиков, которые передавали рощи чайных деревьев из поколения в поколение, сохраняя и накапливая имущество.
– Крестьяне оставались нищими, – вещает учитель. – Они часто умирали от голода. Жизнь была к ним несправедлива. Но после того как председатель Мао объединил страну в… Ну-ка, в каком году это было?
– В одна тысяча девятьсот сорок девятом! – дружно скандируем мы.
– Вся земля была конфискована и перераспределена в пользу масс.
Я знаю, что это правда,